Я сидела на полу среди коробок и пыталась сдержать слёзы. Последние три недели моей жизни напоминали какой-то кошмар: Андрей ушёл, забрав половину наших общих вещей, начальник объявил о моем сокращении, а родители внезапно решили продать квартиру, в которой я жила последние пять лет, у нас натянутые отношения, стоит подметить.
Телефон завибрировал – звонила Лена. Моя лучшая подруга всегда появлялась в нужный момент, будто чувствовала, когда мне особенно плохо.
“Настя, я всё знаю. Мне так жаль,” – её голос, даже сквозь динамик телефона, звучал успокаивающе. “Но, кажется, у меня есть решение твоей проблемы с жильём.”
Лена была той, кем я всегда хотела стать – уверенной в себе, успешной, яркой. Три года назад она переехала в Лондон, построила там карьеру в международной компании, и теперь её московская квартира простаивала.
“Поживи у меня,” – предложила она. “Арендная плата будет чисто символической. Мне даже спокойнее будет, что там кто-то есть.”
“Лена, ты серьёзно?” – я не могла поверить своей удаче.
“Абсолютно. Ключи заберёшь у консьержки. Я уже позвонила ей.”
Через два дня я стояла перед старинным домом в центре города. Массивная входная дверь натужно заскрипела, впуская меня в полутёмный подъезд. Запах сырости и какой-то затхлости заставил меня поморщиться. Консьержка, маленькая сухонькая старушка, молча протянула мне связку ключей и так же молча скрылась в своей каморке.
Поднимаясь по лестнице на четвёртый этаж, я не могла отделаться от странного чувства. Оно усилилось, когда я увидела окна квартиры – они выходили в тёмный двор-колодец, куда, казалось, никогда не проникал солнечный свет.
Входная дверь удивила меня количеством замков – их было четыре, причём конструкции, которых я раньше не встречала. Внутри квартира оказалась просторной и светлой, с высокими потолками и старинной лепниной. Но что-то всё равно казалось… неправильным.
Я начала разбирать вещи, пытаясь игнорировать это ощущение. В конце концов, это же квартира Лены – человека, которого я знаю больше десяти лет. Что здесь может быть не так?
Ответ пришёл на третий день. Я случайно толкнула одну из дверей в длинном коридоре – заперто. Ещё одна – тоже. Всего я насчитала три запертые двери, от которых у меня не было ключей.
“Лен, а что за закрытые комнаты?” – спросила я, дозвонившись до подруги.
Её смех прозвучал немного странно. “Ой, это просто кладовки. Там старый хлам, который я не успела разобрать. Тебе они точно не понадобятся.”
В ту ночь я впервые услышала это. Тихий шорох за одной из запертых дверей, похожий то ли на шаги, то ли на шёпот. Я лежала в постели, вслушиваясь в темноту, и пыталась убедить себя, что это просто старый дом скрипит. Или соседи. Да, точно соседи.
Утром я попыталась поговорить с Леной об этом, но связь постоянно прерывалась. Интернет тоже работал с перебоями, хотя роутер стоял прямо в комнате. Я списала всё на старые стены – в таких домах часто бывают проблемы со связью.
Но где-то глубоко внутри начал зарождаться страх. Пока ещё смутный, но уже достаточно сильный, чтобы заставлять меня вздрагивать от каждого звука. Впрочем, я убеждала себя, что это просто последствия стресса. В конце концов, я пережила достаточно потрясений за последний месяц – неудивительно, что нервы шалят.
К тому же, я не могла позволить себе выглядеть параноиком в глазах Лены. Она и так сделала мне огромное одолжение с этой квартирой. Нужно просто привыкнуть к новому месту, говорила я себе. Просто привыкнуть…
Но каждую ночь шорохи за запертыми дверьми становились всё отчётливее. И каждую ночь мне казалось, что они приближаются.
Первые две недели в квартире Лены я старательно убеждала себя, что всё в порядке. Даже когда начала замечать, что вещи перемещаются. Сначала это были мелочи – чашка на кухне оказывалась не там, где я её оставила, книга на полке стояла корешком внутрь, хотя я точно помнила, что ставила её наоборот. “Склероз”, – посмеивалась я над собой.
Но потом случилось то, что уже нельзя было объяснить забывчивостью. Однажды вечером я вернулась с собеседования и обнаружила, что мой ноутбук перенесён с рабочего стола в спальню. Я точно помнила, где его оставила – готовила презентацию перед выходом и специально положила его на середину стола.
В тот же вечер я попыталась выйти в магазин за продуктами, но дверь не поддавалась. Все четыре замка были заперты – изнутри. Я провозилась с ними почти час, пока наконец не сдалась и не легла спать голодной. Утром замки работали как ни в чём не бывало.
Лена не отвечала на звонки уже три дня. “Прости, милая, сумасшедший график”, – написала она в меседжере. – “Давай созвонимся на следующей неделе?” Раньше она никогда не игнорировала мои звонки так долго.
Я решила поговорить с соседями. Обошла всю площадку, но никто не открыл. Странно – днём обычно кто-то да бывает дома. Особенно в выходной день. Я спустилась к консьержке, но её каморка оказалась пустой. На столе лежал раскрытый журнал, дымился недопитый чай. Как будто она только что была здесь и внезапно исчезла.
Вернувшись в квартиру, я заметила на полу в коридоре следы – маленькие пятна грязи, которых точно не было, когда я уходила. Кто-то побывал здесь, пока меня не было. Паника накрыла меня удушливой волной.
В ту ночь я не могла уснуть. Лежала, прислушиваясь к каждому шороху, когда вдруг услышала отчётливые шаги в коридоре. Кто-то ходил там, за стеной моей спальни. Я зажала рот рукой, чтобы не закричать. Шаги приближались к двери, потом удалялись, снова приближались…
Утром я начала методично обыскивать квартиру. Что-то подсказывало мне – здесь должны быть ответы. В старой мебели часто бывают тайники, верно? Я простукивала стены, отодвигала шкафы, заглядывала под плинтусы.
И нашла. За массивным книжным шкафом в гостиной обнаружилась небольшая ниша в стене. А в ней – старый диктофон. Дрожащими пальцами я нажала на кнопку воспроизведения.
“Если ты это слышишь, значит, ты тоже здесь застряла,” – раздался женский голос, прерываемый помехами. – “Я не знаю, кто я и как долго я здесь. Каждый раз, когда я пытаюсь вспомнить, в голове только туман. Они наблюдают. Они приходят по ночам. И Елена… Елена не та, кем кажется. Она…”
Запись оборвалась на полуслове. Я похолодела. Голос не был похож на Ленин, но что-то в нём казалось странно знакомым.
Я попыталась вспомнить, какой Лена была раньше. За десять лет дружбы у нас накопилось множество общих воспоминаний, но сейчас они казались размытыми, нечёткими. Как будто кто-то прошёлся по ним ластиком, стирая детали. Всегда ли Лена была такой успешной? Когда именно она уехала в Лондон? И почему я никогда не видела фотографий её новой жизни?
В голове словно что-то щёлкнуло. Все эти годы Лена направляла меня, давала советы, принимала решения за меня. “Брось его, он тебе не подходит.” “Уволься, я найду тебе работу получше.” “Переезжай ко мне, так будет лучше.” Я всегда слушалась, всегда доверяла. Но сейчас эти воспоминания вызывали только страх.
Той ночью я услышала, как поворачивается ключ во входной двери. Кто-то вошёл в квартиру – медленно, уверенно, как к себе домой. Я лежала в темноте, чувствуя, как от страха немеют кончики пальцев. Шаги в коридоре были едва слышны, но я точно знала – это не Лена.
Лена никогда не ходила так тихо.
В ту ночь я не спала. Сидела, забившись в угол спальни, и записывала каждый звук на телефон. Шаги. Скрип половиц. Шорох бумаги за стеной. Тихий металлический лязг, будто кто-то перебирает инструменты. Когда рассвело, я проиграла запись – и похолодела. На фоне всех этих звуков слышалось чьё-то прерывистое дыхание.
Я понимала, что должна что-то делать. Бездействие означало медленное сумасшествие – или что-то похуже. Обыскивая квартиру в поисках хоть какой-то зацепки, я наткнулась на связку старых ключей, спрятанную за расшатанным плинтусом в коридоре. Сердце заколотилось – может быть, один из них подойдёт к запертым дверям?
Третий ключ со скрежетом провернулся в замке той самой двери, за которой я слышала ночные звуки. Петли протяжно заскрипели, и я замерла на пороге, не веря своим глазам.
Комната выглядела как какая-то безумная лаборатория. Стены были испещрены царапинами и странными символами, на столах громоздилось старое оборудование. Мониторы камер наблюдения показывали все комнаты квартиры – включая ту, где я спала. В углу стоял сейф с кодовым замком, а на стене висела огромная доска, покрытая фотографиями и записками.
Я шагнула ближе к доске и почувствовала, как земля уходит из-под ног. На фотографиях были женщины – разные, но все примерно моего возраста и типажа. Некоторые снимки были сделаны явно скрытой камерой. Под каждым фото – даты и какие-то пометки. А в центре доски – моя фотография, сделанная месяц назад, ещё в старой квартире.
Внезапно входная дверь хлопнула. Я метнулась обратно в коридор, едва успев прикрыть за собой дверь лаборатории. В квартиру вошли двое – я слышала их шаги и приглушённые голоса. Один из них был женским, но не похожим на голос Лены.
Дрожащими руками я достала телефон и включила камеру. Потом, стараясь ступать как можно тише, прокралась вдоль стены обратно к лаборатории. Там, я помнила, у дальней стены была решётка вентиляции – достаточно большая, чтобы в неё пролезть.
“Всё готово?” – донёсся женский голос из коридора. – “Скоро придёт время.”
“Да. Эта оказалась идеальным вариантом. Такая доверчивая…”
Я узнала второй голос. Это была не Лена – это была консьержка.
Решётка поддалась на удивление легко. За ней оказался узкий тоннель, который, судя по схеме на стене лаборатории, вёл к чёрной лестнице. Я поползла вперёд, не обращая внимания на пыль и паутину. Позади послышался звук открывающейся двери и удивлённый возглас.
Через пятнадцать минут я уже была на улице. Ещё через час – в участке, показывая записи с телефона и рассказывая свою невероятную историю. Полицейские сначала смотрели с недоверием, но когда я показала им фотографии лаборатории, их лица изменились.
“Вы не первая, кто рассказывает о странностях в этом доме,” – сказал один из них. – “Но вы первая, кто смог предоставить доказательства.”
Лена позвонила на следующий день. Её голос звучал непривычно – растерянно и как будто испуганно.
“Настя, послушай… Это не то, что ты думаешь. Эта квартира… Она принадлежала моей семье много лет. Там проводились исследования… эксперименты. Я не знала, что они всё ещё продолжаются. Я думала, это давно закончилось…”
“Кто они, Лена?” – мой голос дрожал. – “И кто ты на самом деле?”
Пауза затянулась.
“Я… я тоже была подопытной, Настя. Двадцать лет назад. Они отпустили меня при одном условии…”
Связь оборвалась. Больше Лена не звонила. А через неделю полиция сообщила, что квартира пуста – всё оборудование исчезло, а все следы тщательно уничтожены. Единственное, что осталось – мои записи, фотографии.
Папка, которую положил передо мной следователь, была потрёпанной. “1989: Проект Зеркало”, – гласила надпись на обложке.
“Мы нашли это в архивах КГБ,” – сказал он. – “После вашего заявления была проведена масштабная операция. То, что мы обнаружили… это выходит за рамки обычного дела.”
Я открыла папку. Первое, что бросилось в глаза – чёрно-белая фотография здания, того самого, где находилась квартира Лены. Дата на снимке – 1989 год.
“В конце 80-х группа учёных начала исследования в области психологического программирования,” – продолжил следователь. – “Они искали способ создать идеальных агентов влияния – людей, способных манипулировать другими на глубинном уровне. Квартира, где вы жили, была одной из экспериментальных локаций.”
Я листала документы, и картина постепенно складывалась. Эксперименты начинались с простого – изучения того, как изоляция и странные происшествия влияют на психику человека. Потом они усложнились. Учёные обнаружили, что если правильно подобрать “якорь” – человека, которому жертва полностью доверяет – можно постепенно переписать всю личность.
“Елена Воронина, или, как её звали при рождении, Субъект-17, была одним из самых успешных результатов программы,” – следователь достал ещё одну фотографию. На ней я узнала Лену, но совсем молодую, почти девочку. – “Её личность была полностью перестроена. Она стала идеальной приманкой – человеком, вызывающим абсолютное доверие. Харизматичной, успешной, той, кем все хотят быть.”
“Но зачем?” – мой голос дрожал.
“Программа никогда официально не прекращалась. После распада СССР она перешла в частные руки. Они искали определённый тип людей – умных, одиноких, тех, кто находится в уязвимом положении. Через таких, как Елена, они привлекали новых участников эксперимента. Квартира была оборудована системами, влияющими на сознание: инфразвук, особые визуальные паттерны, химические соединения в воздухе. Постепенно жертва становилась более внушаемой, готовой к ‘перепрограммированию’.”
Я вспомнила странные шорохи, необъяснимые перемещения вещей, проблемы со связью. Всё это было частью системы, методично разрушающей мою связь с реальностью.
“Но я сбежала,” – сказала я. – “Почему они не остановили меня?”
Следователь грустно улыбнулся. “Потому что вы были исключением. Вы должны были стать новой ‘Еленой’ – следующим звеном в их цепи. Но что-то пошло не так. Ваша реакция на эксперимент оказалась нетипичной. Вместо того чтобы поддаться внушению, вы начали сопротивляться. Это сделало вас особенно ценным объектом исследования.”
Он достал последний документ, который они нашли в квартире. Это была записка, датированная днём моего побега: “Субъект демонстрирует исключительную устойчивость к воздействию. Рекомендуется продолжить наблюдение в свободной среде. Вероятность формирования естественного иммунитета к методике – 97%.”
“Они отпустили вас, потому что вы стали для них новым направлением исследований. Теперь они изучают, почему некоторые люди способны сопротивляться их методам.”
Я сидела в шоке от этой информации. Где-то на задворках сознания всплыл вопрос: “А консьержка?”
“Куратор проекта. Она наблюдала за всеми подопытными с самого начала программы. Сейчас она и остальные участники эксперимента объявлены в международный розыск. Но…” – он замялся, – “их связи слишком обширны. Вряд ли их найдут.”
Я вышла из кабинета следователя в морозный декабрьский вечер. Снег падал крупными хлопьями, превращая город в размытую акварель. Где-то там, среди этих огней и теней, продолжается эксперимент.
Но теперь я знаю, что им можно сопротивляться. И, возможно, когда-нибудь я пойму, почему именно я оказалась исключением. А пока… пока я просто иду домой, в свою новую квартиру, где нет запертых дверей и странных шорохов. И каждое утро я просыпаюсь с одной мыслью: я свободна. Действительно свободна.