Запах мандаринов наполнял квартиру, а за окном кружился снег, создавая то самое новогоднее настроение, которого мне так не хватало последние годы. Я сидела в своем любимом кресле, закутавшись в плед, и перебирала папки с документами – привычка приносить работу домой въелась намертво.
– Марина Сергеевна, вы опять? – прозвучал в голове укоризненный голос нашей заведующей. – Праздники же!
Я усмехнулась, вспоминая её неизменное недовольство моим трудоголизмом. Но сегодня это были не обычные документы. На коленях лежали фотографии детей из приюта, где я частенько бывала как волонтер.
Взгляд остановился на фотографии светловолосой девочки. Лиза, пять лет. Она смотрела в камеру с какой-то недетской серьезностью, но в уголках губ пряталась едва заметная улыбка. Я помнила её – тихоня, которая всегда держалась в стороне от шумных игр, но стоило заговорить с ней, как глаза загорались любопытством.
– Может, ты и есть мой главный новогодний подарок? – прошептала я, проводя пальцем по фотографии.
Телефон разразился пронзительной трелью, заставив меня подпрыгнуть.
– Маринка! – голос подруги Светы ворвался в тишину квартиры. – Ты чего трубку не берешь? Мы тут с девчонками собираемся, шампанское, оливье, всё как полагается!
– Свет, я… занята.
– Опять работаешь? Марин, ну ты же не робот! Тебе сорок лет, а ты живешь как монашка!
Я посмотрела на фотографию Лизы и неожиданно для себя выпалила:
– Я решила стать мамой.
В трубке повисла пауза.
– Что, прямо так сразу? – осторожно спросила Света. – Ты же вроде не встречалась ни с кем…
– Я возьму ребенка из приюта. Помнишь Лизу, я рассказывала?
– Ту маленькую? – В голосе Светы послышалась улыбка. – Знаешь… это очень в твоем стиле. Резко и с головой в омут.
Через неделю я уже стояла в кабинете директора приюта, сжимая папку с документами. Руки дрожали.
– Марина Сергеевна, вы уверены? – директор внимательно смотрела на меня поверх очков. – Дети с непростым прошлым требуют особого подхода.
– Я работаю в социальной службе десять лет, – мой голос звучал тверже, чем я себя чувствовала. – И три года волонтерю здесь. Я знаю, на что иду. Да и это не резкое решение, вы знаете, что я уже как год прохожу проверки и собираю документы. И наконец все в порядке.
– Ну что ж… – она протянула мне ручку. – С Новым годом вас. Теперь уже в новом статусе.
Когда мы с Лизой впервые переступили порог моей квартиры, она замерла, разглядывая мигающие гирлянды на окнах.
– Красиво, – прошептала она.
– Хочешь помочь мне нарядить ёлку? – я достала коробку с игрушками. – Тут есть одна особенная…
Лиза осторожно взяла в руки стеклянного медвежонка.
– Он грустный?
– Нет, – я улыбнулась, – просто ждал, когда ты придешь и повесишь его на самое красивое место.
Впервые за этот вечер Лиза по-настоящему улыбнулась. А когда я дала ей мандарин, она замерла, принюхиваясь.
– Ты что, никогда не пробовала мандарины?
Она помотала головой. Я помогла ей почистить фрукт, и когда она положила дольку в рот, её глаза расширились от удивления. А потом она засмеялась – звонко, заразительно, по-детски.
Я смотрела на неё и чувствовала, как внутри разливается тепло. Впервые за много лет моя квартира перестала быть просто местом, куда я прихожу спать после работы. Теперь это был дом. Наш дом.
– Знаешь, – сказала я, когда мы закончили с ёлкой, – а Дед Мороз в этом году, похоже, перепутал адрес и оставил мой подарок в приюте.
Лиза посмотрела на меня своим мудрым взглядом:
– А мой – в социальной службе.
Январь выдался на редкость снежным. Каждое утро я просыпалась от тихого шороха – Лиза любила забираться на подоконник и рисовать пальцем на запотевшем стекле. Чаще всего это были кошки. Десятки кошек с длинными усами и пушистыми хвостами.
– Может, заведем настоящую? – спросила я однажды за завтраком, наблюдая, как она методично выкладывает изюм из овсянки по краю тарелки.
– Правда можно? – Лиза замерла с ложкой в руке. – А какую?
– Ну, мы могли бы сходить в приют для животных…
– В приют? – она нахмурилась, и я мысленно отвесила себе подзатыльник. Глупо было напоминать.
– Или в зоомагазин, – быстро добавила я. – Как ты захочешь.
Лиза задумчиво помешала остывшую кашу:
– А можно сначала просто посмотреть? Вдруг они меня не полюбят?
У меня защемило сердце. Я обошла стол и обняла её за плечи:
– Знаешь что? Невозможно тебя не полюбить. Это я тебе как эксперт говорю.
– Ты правда эксперт? – в её голосе появились смешинки.
– Конечно! У меня даже диплом есть. Висит в шкафу, специальность “Мама Лизы”.
Она прыснула со смеху, и я почувствовала, как напряжение отпускает её плечи.
– Мам, – сказала она вдруг очень серьезно, – а ты надолго мой эксперт?
Я чуть не выронила чашку. Это “мам” прозвучало так естественно, словно она говорила его всю жизнь. В горле встал ком.
– Навсегда, – прошептала я, незаметно смахивая слезы. – Даже когда ты станешь большой и умной, и будешь учить физику в университете.
– Фу, физику, – скривилась Лиза. – Я буду лечить кошек!
Дни складывались в недели. Я подала заявление на смену фамилии для Лизы и начала присматривать квартиру побольше – моя однушка явно не подходила для нас двоих и будущего кота (или кошки, этот вопрос всё ещё обсуждался за завтраком).
Света заглядывала почти каждые выходные, нагруженная пакетами с “совершенно необходимыми” вещами для Лизы.
– Ты её балуешь, – выговаривала я подруге.
– А то! – парировала она. – Кто-то же должен! Ты со своим педагогическим подходом совсем засушишь ребенка.
Лиза обожала Свету. Они могли часами возиться с куклами или придумывать истории про волшебных единорогов, которые почему-то все поголовно обожали пиццу с ананасами.
Февральский воздух пощипывал щёки, но нам было жарко после игр. Лиза раскраснелась, её шарф сбился набок, а из-под шапки выбились непослушные вихры. Она то и дело подпрыгивала, держась за мою руку, и пересказывала свой подвиг уже в третий раз:
– А я залезла сама! Вот прямо сама-сама! И там наверху так высоко было!
– Ещё бы! – я подхватила её восторг. – Да ты у меня просто супергерой! Никогда не видела, чтобы кто-то так ловко…
Краем глаза я заметила движение. У скамейки стояла женщина в потёртой синей куртке и неотрывно смотрела на нас. Что-то в её взгляде заставило меня похолодеть изнутри. Она качнулась в нашу сторону, и ветер донёс резкий запах “Явы” – так пахли сигареты в общежитии, где я жила студенткой.
– Хорошая девочка, – её голос был хриплым, с какой-то болезненной нежностью. – Моя девочка…
Волосы на затылке встали дыбом. Я мягко отодвинула Лизу себе за спину, чувствуя, как она вцепилась в мою куртку. Женщина выглядела как восковая фигура, оставленная на солнце – всё в ней было словно потекшее, размытое. Спутанные волосы с неровной чёлкой, воспалённые глаза, дрожащие руки в красных пятнах.
– Вы ошибаетесь, – я старалась говорить ровно, хотя внутри всё скрутило в тугой узел. Сердце колотилось так, что его стук отдавался в ушах.
– Это ты ошибаешься! – она повысила голос. – Думаешь, если бумажку подписала, так всё? Моя кровь в ней течет, моя!
Лиза вцепилась в мою куртку. Я чувствовала, как она дрожит.
– Пойдемте отсюда, – я попыталась обойти женщину, но она схватила меня за рукав.
– Ты у меня её украла! Сначала государство украло, теперь ты!
– Отпустите меня, иначе я вызову полицию.
– Вызывай! – она истерически рассмеялась. – Думаешь, я боюсь? Это мой ребенок!
– Нет! – вдруг крикнула Лиза. – Ты плохая! Ты меня бросила!
Женщина отшатнулась, словно её ударили. Я подхватила Лизу на руки и быстро пошла прочь, чувствуя спиной пронзительный взгляд.
Дома я первым делом позвонила в приют. Выяснилось, что это действительно биологическая мать Лизы, лишенная родительских прав за пьянство и неисполнение обязанностей. Уже два года она периодически появлялась в приюте, устраивала скандалы, требовала вернуть дочь.
Той ночью Лиза впервые за долгое время плакала во сне. Я сидела рядом, гладила её по голове и думала о том, что нужно срочно переезжать. Может быть, даже в другой город.
Утром я отвела её в садик, предупредив воспитателей о ситуации. Они заверили меня, что посторонних к детям не подпускают. Я специально задержалась, наблюдая, как Лиза включается в игру с другими детьми. Казалось, вчерашний инцидент её не слишком травмировал.
Я заехала в агентство недвижимости, потом в социальную службу. Весь день меня не отпускала тревога, но я списывала её на мнительность. Около пяти я приехала в садик.
– А Лизу уже забрали, – весело сообщила молоденькая практикантка на входе, которую я видела впервые.
– Как забрали? – я похолодела. – Кто забрал?
– Женщина какая-то. Сказала, что она тётя, показала документы…
Земля ушла из-под ног.
– Какие документы? Вы же знали… вам же сказали…
Заведующая выбежала на мой крик:
– Что случилось?
– Лизу украли, – я сползла по стенке. – Её украли.
Дальше всё было как в тумане. Полиция, протоколы, какие-то вопросы. “Мы не можем начать поиски сразу… Должно пройти время… Заявление… Протокол…”
– Вы не понимаете, – твердила я. – Её могут увезти куда угодно. Её мать… она не в себе…
Домой я вернулась за полночь. В квартире было темно и тихо. На подоконнике всё ещё виднелись следы от пальцев Лизы – недорисованная кошка смотрела на меня грустными глазами.
Я достала телефон и набрала Свету.
– Мне нужна помощь, – сказала я, как только она взяла трубку. – Я сама её найду. Чего бы это ни стоило.
Следующие три дня превратились в бесконечный марафон. Света подняла на уши всех своих знакомых, а их у неё была целая армада. Я металась между полицией, волонтёрскими центрами и социальными службами, печатала объявления, расклеивала их по всему району.
– Марин, тебе нужно поспать, – Света протянула мне кофе. Мы сидели в моей кухне, заваленной распечатками и картами района. – Ты на ногах не стоишь.
– Я посплю, когда найду её, – я машинально открыла очередное сообщение в телефоне. Снова ложный след. – Может, показания этой практикантки…
– Я уже говорила с ней трижды, – Света забрала у меня телефон. – Она ничего не помнит, кроме того, что женщина была в синей куртке и с какими-то бумагами.
– Синяя куртка, – я потёрла виски. – Ну я и так знаю, что ее забрала ее мать биологическая, но эта синяя куртка ничего не дает. Никто не может отыскать ее.
Света вдруг замерла с чашкой в руке:
– Погоди-ка. Синяя куртка… Слушай, а она случайно не болоньевая такая, с меховым воротником?
– Да! – я вскочила. – Ты её знаешь?
– Не то чтобы знаю… – Света закусила губу. – Помнишь Таньку из нашего двора? Она вроде рассказывала про какую-то женщину, которая снимает комнату у её тётки. Вечно пьяная, в синей куртке…
Я уже набирала номер.
Танька помнила. Женщина снимала комнату в старом доме на окраине города, практически в промзоне. Платила нерегулярно, но тётка жалела её.
– Только она съехала три дня назад, – добавила Танька. – Тётка говорит, торопилась очень, сказала, что уезжает к сестре в другой город.
– Адрес! – выдохнула я. – Мне нужен адрес!
Дом оказался двухэтажной развалюхой, которую явно собирались снести. Половина окон была заколочена, но в одном горел свет.
– Я вызвала полицию, – прошептала Света, сжимая мою руку. – Они едут.
– Я не могу ждать.
Дверь в подъезд была не заперта. По шаткой лестнице мы поднялись на второй этаж. Из-за обшарпанной двери доносился приглушенный голос:
– Перестань реветь! Завтра уедем, и всё будет хорошо. Я твоя настоящая мать, поняла? На-сто-я-щая!
– Хочу к маме, – всхлипывал детский голос. – К маме Марине!
Я больше не могла ждать. Толкнула дверь – она оказалась не заперта.
Лиза сидела на продавленном диване, сжавшись в комок. Женщина металась по комнате, запихивая вещи в потрёпанную сумку.
– Отойдите от ребёнка, – мой голос дрожал.
Она обернулась, и я увидела в её глазах безумие:
– Ты! – она схватила со стола бутылку. – Убирайся! Она моя!
– Мама! – Лиза рванулась ко мне, но женщина перехватила её.
– Стоять! – раздался вдруг громкий голос. В дверях стояли двое полицейских. – Всем оставаться на местах!
Женщина выпустила Лизу, и та кинулась ко мне. Я подхватила её на руки, чувствуя, как колотится её сердце.
– Мамочка, – шептала она, уткнувшись мне в шею. – Я знала, что ты придёшь.
Полиция увела женщину. Оказалось, она планировала уехать в Казахстан, к какой-то мифической сестре. У неё даже билеты были.
Домой мы ехали молча. Маленькие пальчики впились в мою ладонь с такой силой, что побелели костяшки. Я чувствовала, как подрагивает её рука – крошечные импульсы страха, которые она пыталась скрыть. На каждой ступеньке Лиза придвигалась всё ближе, пока не начала практически спотыкаться о мои ноги. Я остановилась, присела перед ней на корточки и заправила выбившуюся прядку ей за ухо.
– Знаешь что? – прошептала я, глядя в её испуганные глаза. – Пока ты пропадала, я не сидела без дела. Нашла нам новую квартиру…
– С кошками? – впервые за вечер в её голосе появились знакомые озорные нотки.
– С кошками, – я улыбнулась. – И с большими окнами, чтобы ты могла рисовать на стёклах сколько угодно.
Ночью я проснулась от тихого шороха. Лиза стояла у окна, водя пальцем по стеклу.
– Что ты рисуешь? – спросила я.
– Нас, – она показала на стекло. – Вот это ты, а это я. И кошка. Мы все держимся за руки, чтобы больше не потеряться.
Я обняла её, и мы долго стояли, глядя на ночной город. Где-то вдалеке мигали огни, а на стекле таяли нарисованные фигурки – три силуэта, крепко держащиеся за руки.
– Как думаешь, – вдруг спросила Лиза, – а та тётя… она правда моя мама?
Я глубоко вздохнула:
– Знаешь, быть мамой – это не про кровь. Это про любовь. Про то, чтобы защищать, быть рядом, рисовать на окнах и есть мандарины.
– И про кошек много знать? – серьезно уточнила она.
– И про кошек тоже, – я поцеловала её в макушку. – А теперь пойдем спать. Завтра нам нужно будет съездить в один приют…
– В кошачий? – её глаза загорелись.
– В кошачий, – кивнула я. – Ты же у нас теперь эксперт по кошкам.
Лиза улыбнулась и взяла меня за руку. В этот момент я точно знала – что бы ни случилось, мы справимся. Вместе.