– Галина Ивановна, вы что несете? Какое “подменили”? Это же бред!
– Я мать, я своего сына знаю. Это не мой Лешенька вернулся. Не мой.
Анна смотрела на свекровь и не знала, смеяться ей или плакать. Еще неделю назад такой разговор показался бы ей абсурдным. Но сейчас… Сейчас она и сама не знала, что думать.
Все началось в тот день, когда они с Илюшкой встречали Лешу с вахты. Сын подпрыгивал от нетерпения, то и дело дергая ее за рукав:
– Мам, а папа привезет мне машинку? Он обещал! Большую, на пульте!
– Подожди немного, скоро увидим, – улыбалась Анна, высматривая знакомую машину.
Обычно возвращение мужа было праздником. Леша всегда влетал как ураган – шумный, веселый, с огромными сумками подарков. Хватал сына на руки, кружил, осыпал ее поцелуями… “Соскучился, как собака”, – говорил каждый раз.
Но в этот раз что-то пошло не так.
Машина подъехала как обычно. Дверь открылась. Алексей вышел – и Анна почувствовала, как внутри что-то екнуло. Муж двигался медленно, будто во сне. Взял сумку, слабо улыбнулся сыну:
– Привет, малыш.
– Папа! А машинка? – Илья бросился к нему.
– Потом, сын.
Анна шагнула навстречу, протянула руки – и замерла. Леша отстранился, едва заметно качнув головой:
– Дома поговорим.
***
Дома не поговорили. За ужином Леша молчал, глядя в тарелку. Илья щебетал про садик, про новый конструктор, про то, как научился считать до ста – муж кивал невпопад, явно думая о чем-то своем.
– Лёш, ты в порядке? – тихо спросила Анна, когда уложили сына.
– Устал просто. Спать пойду.
Она списала все на усталость. Бывает, тяжелая вахта выдалась. Отоспится – и все наладится.
Не наладилось.
***
Прошла неделя. Леша будто застыл в каком-то странном анабиозе. Утром уходил гулять – один, без телефона. Возвращался через пару часов, садился за ноутбук. На вопросы отвечал односложно. С сыном почти не играл – а раньше мог часами возиться с конструктором или гонять мяч во дворе.
– Пап, смотри, я робота собрал! – Илья притащил очередное творение из Лего.
– Молодец, – кивнул Леша, не отрывая взгляд от экрана.
– А поиграешь со мной?
– Попозже, сынок. Занят.
Анна видела, как потух взгляд у ребенка. Илья все чаще спрашивал: “Мам, а папа на меня обиделся?”
По ночам Леша не спал. Она просыпалась часто. Иногда вставала попить воды и находила мужа на кухне. Он сидел в темноте, глядя в окно – и в такие моменты казался совершенно чужим человеком.
***
– Аня, это не мой сын, – Галина Ивановна поджала губы. – Я же вижу. Знаешь, всякое бывает на этих вахтах. Люди возвращаются… другими.
– Да бросьте вы эти сказки! – Анна попыталась рассмеяться, но смех вышел нервным. – Может, проблемы какие на работе? Или…
– Или другая появилась? – свекровь прищурилась. – Нет, тут что-то другое. Леша бы не стал… А этот – чужой совсем. Холодный. Будто неживой.
Анна хотела возразить – но вспомнила, как муж отстраняется от прикосновений. Как смотрит сквозь них с сыном. Как подолгу сидит в телефоне, но стоит ей подойти – сразу блокирует экран.
Вечером она перебрала его вещи. Искала сама не зная что – записку? Фотографию? Улику? Нашла только старую пачку (Леша же бросил три года назад?) и потертый блокнот с какими-то цифрами.
А ночью, лежа без сна, вдруг поймала себя на мысли – а может, свекровь права? Может, это действительно не ее Леша вернулся? Потому что ее муж – веселый, шумный, любящий – просто не мог так измениться за два месяца.
Ее муж не мог стать чужим.
***
– Ань, может у него другая? – Ольга помешивала остывший кофе, задумчиво глядя на подругу. – Классика жанра – вахтовик, два месяца вдали от дома…
– Оль, ты его не знаешь, – Анна покачала головой. – Лёша не такой.
– Все мужики такие, – философски заметила подруга. – Вот мой первый муж…
– Нет, – Анна с неожиданной злостью стукнула чашкой по столу. – Что-то другое. Он будто… потерянный. Знаешь, как в фильмах про зомби – вроде тот же человек, но внутри пустота.
Ольга хмыкнула:
– Ну ты сравнила! Хотя… может, он в секту какую попал? Или в долги влез? Или… – она понизила голос, – зависимость?
– Господи, Оль! – Анна закатила глаза. – У них же проверки постоянные!
– Ну мало ли, – подруга пожала плечами. – Надо действовать, подруга. Устрой ему романтический вечер. Надень то красное платье, помнишь? От которого у него всегда крышу сносило.
– Можно попробовать…
***
Анна готовилась к вечеру серьезно. Отвезла Илью к маме – “Бабуля соскучилась, поиграйте”. Заказала любимую пиццу мужа с двойной пепперони. Купила то самое вино, которое они пили в их первое свидание. Надела красное платье, распустила волосы…
Леша пришел с прогулки, замер в дверях:
– А Илья где?
– У мамы. Я подумала, нам надо побыть вдвоем.
Он кивнул – без энтузиазма, но и без протеста. Сел за стол. Анна включила их песню – ту самую, под которую он сделал ей предложение…
– Помнишь, как ты повел меня в караоке? – она улыбнулась, наполняя бокалы. – Пел так, что все официантки сбежались смотреть.
– Помню, – он отпил вина. – Вкусное.
– А помнишь, как потом…
– Ань, – он поставил бокал. – Не надо.
– Чего не надо?
– Этого всего. Воспоминаний. Песен. Я устал.
Она смотрела, как он механически жует пиццу. Раньше он мог съесть целую один – сейчас через силу осилил два куска.
– Лёш, – она накрыла его руку своей. – Что случилось на вахте?
– Ничего, – он осторожно высвободил пальцы. – Все как обычно.
– Тогда почему ты другой?
– Я не другой. Просто… – он запнулся. – Все сложно.
– Объясни.
– Не могу.
Он встал из-за стола:
– Пойду спать. Извини.
***
Ночью она проснулась от странного звука. Леша плакал – тихо, сдавленно, уткнувшись в подушку. Она протянула руку:
– Милый…
– Не трогай меня! – он отшатнулся так резко, что чуть не упал с кровати. – Прости. Я… я лучше на диване посплю.
Анна лежала в темноте, слушая его шаги. Что можно сделать с человеком за два месяца, чтобы он так изменился?
***
– Мам, а почему папа меня больше не любит?
Илья спросил это за завтраком – обыденно, как спрашивают “почему небо голубое?” Анна поперхнулась чаем:
– С чего ты взял?
– Он со мной не играет. И не смеется. И не обнимает. Я что-то сделал плохое?
У Анны защипало в глазах:
– Нет, малыш. Папа просто… болеет.
– Простудился?
– Нет. Это такая особенная болезнь. Когда грустно.
– А она заразная?
– Нет, – она через силу улыбнулась. – Не заразная.
– А можно ее вылечить?
– Я не знаю, сынок. Я очень стараюсь.
***
Время текло странно. Внешне все было почти нормально – они завтракали вместе, обсуждали какие-то бытовые мелочи, ходили в магазин… Но Анна физически чувствовала, как между ними растет стена. Прозрачная, но непроницаемая.
Леша больше не прикасался. Даже не смотрел в глаза. А когда она пыталась обнять его – весь каменел, будто от боли.
Телефон он теперь носил с собой постоянно. Анна несколько раз замечала, как он переписывается с кем-то – но стоило ей подойти ближе, экран гас. А потом он и вовсе начал уходить гулять без телефона – оставлял его дома, будто дразня: смотри, проверяй, я чист.
Однажды она не выдержала. Дождалась, пока он уйдет, разблокировала телефон (господи, он даже пароль не сменил – дата их свадьбы). Пролистала сообщения, звонки, фотографии…
Ничего. Ни единой зацепки. Только рабочие чаты да какие-то технические инструкции. Будто он специально стер все следы – или их действительно не было?
***
– Лёш, – она поймала его вечером на кухне. – Ты меня разлюбил?
Он замер с чашкой в руках. Медленно повернулся – и впервые за долгое время посмотрел ей в глаза. Его взгляд был полон такой боли, что у нее перехватило дыхание.
– Не говори глупости, – хрипло сказал он.
– Тогда что происходит? Почему ты от нас закрываешься? Почему прячешь телефон? Почему…
– Я не могу, – он поставил чашку. Руки заметно дрожали. – Прости. Я просто не могу.
И ушел – снова оставив ее одну с вопросами. А она вдруг поняла – дело не в усталости. Не в депрессии.
Что-то случилось там, на вахте. Что-то настолько страшное, что он не может об этом говорить. Но что?
Галина Ивановна звонила каждый день:
– Ну как он?
– Все так же.
– Я же говорила – подменили! Может, к бабке сходить? У меня есть одна знакомая…
– К какой бабке? – устало спрашивала Анна. – Это не порча, не сглаз. Это…
– Что?
– Я не знаю. Но я узнаю. Обещаю.
***
Развязка наступила внезапно – холодной октябрьской ночью, когда Анна проснулась от тишины. Леши не было рядом – опять сидит на кухне, подумала она. Но в этот раз что-то было иначе. Какое-то предчувствие толкнуло ее встать, накинуть халат.
Он действительно сидел на кухне – без света, только тусклый фонарь с улицы бросал странные тени на его лицо. На столе стояла бутылка – почти пустая.
– Не спится? – тихо спросила Анна, присаживаясь напротив.
– Я все испортил, – вдруг сказал он.
– О чем ты?
Он сделал глоток прямо из бутылки:
– Там была женщина. На вахте. Лена. Повариха.
Анна почувствовала, как холодеет спина.
– Мы просто разговаривали сначала, – он говорил медленно, будто каждое слово причиняло боль. – Она… понимала. Слушала. А потом… – он запнулся. – Я не хотел, правда. Просто в какой-то момент понял, что жду этих разговоров. Что ищу встреч. Что думаю о ней.
– Ты с ней был? – голос Анны прозвучал чужим.
– Только раз. Или два. Я не помню. Господи, какой же я дурак…
Он уронил голову на руки:
– А потом… потом пришел ее муж. Она оказалась замужем, представляешь? – он засмеялся хрипло. – Кто-то из работяг рассказал ему. Он… ну, морду мне набил. Правильно сделал. А я ему руку и ногу сломал в порыве. В итоге отдал пол зарплаты, чтобы все замять.
– Боже мой, поэтому ты телефон прячешь? – тихо спросила Анна. – Она пишет тебе?
– Писала. Говорила – давай уедем. Бросим всё. Начнем сначала… – он покачал головой. – А я не мог перестать думать об Илье. О тебе. О том, какой я плохой человек. Я же… я же вас люблю. Правда люблю. А сам…
В дверях зашуршало – они оба обернулись. Заспанный Илья стоял, протирая глаза:
– Мам? Пап? Вы чего не спите?
– Малыш, иди в кровать, – Анна встала. – Мы сейчас…
– Папа плачет? – Илья шагнул ближе. – Пап, ты чего?
Леша вздрогнул всем телом. Встал – пошатываясь, держась за стол:
– Прости, сынок. Папа… папа плохой.
И вышел – почти выбежал из кухни. Хлопнула входная дверь.
***
Он вернулся под утро – трезвый, с красными глазами. Молча собрал сумку.
– Ты куда? – спросила Анна.
– К матери пока. Мне надо… надо все осмыслить. И тебе тоже.
– А как же Илья?
– Я буду приезжать. Если ты позволишь.
Она смотрела, как он застегивает куртку – все такими же механическими, деревянными движениями.
– Лёш, – позвала она. – А ты ведь правда другой вернулся. Мама была права.
Он обернулся в дверях:
– Тот Леша никогда бы так не сделал. Не предал бы вас.
***
Анна подала на развод. Не со зла – просто поняла: прежней семьи уже не будет. Тот веселый, любящий Леша действительно умер. А этого – нового, с потухшими глазами и вечной виной – она просто не знала.
Илья иногда спрашивал:
– Мам, а папа еще вернется?
Она не знала, что ответить. Наверное, правду:
– Надеюсь, мой маленький.
Галина Ивановна звонила каждый день:
– Ну что, опять к бабке зовешь? – грустно шутила Анна.
– Нет, – вздыхала свекровь. – Тут никакая бабка не поможет. Знаешь, я ведь как чувствовала – не мой сын вернулся. Вот только думала – подменили его кто-то. А он сам себя подменил.
Анна молчала. Что тут скажешь? Иногда человек возвращается с вахты другим. Только не потому, что его кто-то подменил.
А потому, что он сам выбрал стать другим.
***
– Мам, смотри, я научился! – Илья гордо забарабанил пальцами по клавишам пианино.
– Тише, соседи спят, – улыбнулась Анна, поправляя сыну челку. – Уже поздно.
– Ну ещё пять минуточек!
– Завтра. А сейчас – марш умываться.
Прошло полгода. Время, оказывается, действительно лечит – или хотя бы притупляет боль. Анна научилась просыпаться одна, готовить завтрак на двоих, не на троих, планировать выходные без оглядки на чужие вахты.
Работа редактором неожиданно пошла в гору – она нашла постоянных клиентов, стала больше зарабатывать. Появились деньги на музыкальную школу для Ильи, на новую одежду, на маленькие радости вроде похода в кафе по выходным. Отец отправлял деньги, виделся с сыном.
– Аня, ты как? – Ольга забежала без предупреждения, с пакетом пирожных и свежими сплетнями.
– Нормально, – Анна разливала чай. – Представляешь, Илья сегодня первую пьесу целиком сыграл!
– Да я не про это, – подруга понизила голос. – Говорят, Лёшка с той… с поварихой своей…
– Оль, – Анна покачала головой. – Мне правда все равно.
– Врешь!
– Уже нет, – она улыбнулась. – Знаешь, я поняла – нельзя заставить человека любить. И не разлюбить тоже.
***
Сын рос. Научился завязывать шнурки, читать по слогам, играть простенькие мелодии. По выходным они ходили в парк – кормить уток, кататься на великах, есть мороженое.
Леша приезжал раз в две недели – всегда предупреждал заранее, всегда привозил подарки. Анна уходила гулять – сначала от боли, потом от неловкости, потом просто потому что хотелось побыть одной.
– Может, сходим куда-нибудь втроем? – предложил он однажды. – В зоопарк? Илья давно просит…
– Конечно, ради сына я всегда готова.
***
Весна в этом году выдалась ранняя – с капелью, птицами, солнцем. Анна купила новое платье – яркое, цветастое. Постригла волосы.
– Анна Сергеевна, вы такая красивая! – восхищенно протянула соседская девочка.
– Спасибо, Машенька, – она рассмеялась.
– А можно я к вам с Ильей на пианино позанимаюсь?
– Конечно! Приходи завтра после обеда.
Дом потихоньку оживал – от детских голосов, от музыки, от смеха. Анна и не заметила, как перестала плакать по ночам. Как начала петь, готовя завтрак. Как научилась радоваться мелочам – распустившимся цветам на подоконнике, новой книге, улыбке сына.
***
– Мам, – Илья забрался к ней под бок с книжкой. – А ты скучаешь по папе?
– Иногда, – она погладила сына по голове. – А ты?
– Тоже иногда. Но знаешь… – он задумался. – Мне кажется, так даже лучше.
– Почему?
– Ты теперь чаще улыбаешься. И дома музыка. И блинчики по утрам. А раньше ты все время грустная была.
Она прижала сына к себе, поцеловала в макушку. Умный мальчик. Все видит, все понимает.
***
Галина Ивановна звонила каждую неделю:
– Анечка, как вы там?
– Хорошо. – Илья на конкурс готовится, представляете?
– А ты? Как ты?
– А я… – Анна посмотрела в окно, где цвела сирень. – Я живу. И знаете… мне нравится.
Свекровь сказала:
– Знаешь, а ведь ты тоже другой стала. Только в хорошую сторону.
– В каком смысле?
– Сильнее стала. Увереннее. Спокойнее.
Анна улыбнулась. Может, и правда – другая? Научилась жить без оглядки, без страха, без попыток соответствовать чужим ожиданиям.
Говорят, время лечит. Нет, время не лечит – оно учит жить с болью. Принимать ее. И однажды просыпаться утром с мыслью – я справлюсь. Я уже справляюсь.
И это, пожалуй, самое главное.